Зуд интерпретации

 

На географическом пространстве любой газеты, теле- или радиоканала непременно найдется уголок для крохотного «Датского королевства» – рубрики памятных дат и событий. Без нее любая полоса или эфир были бы неполными – как народ без «сокровенного человека» Андрея Платонова. И впрямь, забавно узнать, например, что 15 октября очередную годовщину отпраздновал самый советский автомобиль всех времен – «Волга» ГАЗ-21. И что, допустим, 18 октября исполнилось 65 лет стихотворению «Жди меня», написанному отцом широко известного правозащитника и поборника всяческой демократии Алексея Симонова.

Особо важным событиям газеты отводят площади побольше – от одной до нескольких полос. Таковыми в последнюю неделю были признаны столетие химзавивки, десятилетие романа «Чапаев и Пустота» и восьмидесятилетие плюшевого медведя по имени Винни. Эти события так или иначе были отмечены чуть ли не всеми СМИ страны, получив оригинальные интерпретации в злободневных творениях видных отечественных авторов. Публицист Быков, например, порадовался на страницах «Известий» тому факту, что перманент был изобретен только в 1906 году: «Иначе в России сажали и истребляли бы писателей, мыслителей и рядовых граждан еще и под предлогом их естественной или искусственной кучерявости… Чему вы удивляетесь, живя в стране, где признаком нелояльности считалась борода, маркером свободомыслия – круглая шляпа, а залогом государственничества – интерес к горным лыжам?».

Чуть больший интерес, чем проблемы химической завивки, вызвала у российской прессы история книжки, которую в 1926 году написал для своего сына невеликий литератор Милн. Надо сказать, что в нашей стране эта история куда менее продолжительна. Ведь Винни Пуха, как и секса, в СССР, по сути, не было даже и после того, как в 1960 году Борис Заходер талантливо перетолмачил Милна на русский. А появился он только после выхода в свет мультипликационной трилогии Федора Хитрука, когда зрители всех полов, возрастов и вероисповеданий увидели на экране своих «черно-белых окон в мир» привычного Евгения Леонова, марширующего в такт с неуклюжей страной.
У режиссера, слава мультипликационному Создателю, хватило художественного чутья не длить нашего Пуха на долгие десятилетия. Леонов тембром своего неповторимого голоса рассказал за все эти три короткие серии то, что даже Милн не знал о любимой игрушке сына. И чего тем более не знают творцы глупостей, производимых правообладателем на Винни Пуха студией Walt Disney, где медвежонку суждено жить в мире высосанных из пальца приключений ровно столько лет, сколько требуется для того, чтобы выплатить кредит за домик в Зачарованном лесу.
Хитрук с Леоновым в мультике сказали то, после чего что-либо рассказывать было уже бессмысленно. Тем более комментировать в «умных» статьях и книгах, набивая голову Пуха продуктами изощренной рефлексии, «замещая» ей банальные опилки. К юбилейной дате, кстати, журналисты не преминули вспомнить обо всех этих герменевтах, представлявших несчастного медведя и как философа-даоса, и как подпольного эзотерика, и как предтечу игротехники, и как зеркало международного либерализма, и даже как латентного сексуалиста.

Чтобы было более понятно, о чем, собственно, идет речь, приведем одну характерную цитату из книги московского филолога-постмодерниста Вадима Руднева «Винни Пух и философия обыденного языка».

«Индикатором сексуальности Пуха выступает мед, при упоминании о котором (в Западню решили положить мед для привлечения Heffalump'a) Пух впадает в состояние, близкое к сексуальной ажитации, и говорит следующее:

«И я пошел бы за ним, – говорит Пух взволнованно, – только очень осторожно, чтобы не спугнуть, и я настиг бы Банку Меду и, прежде всего, облизнул бы по краешку, притворяясь, как будто там ничего нет, знаешь ли, а потом я бы еще погулял и вернулся и стал бы лизать-лизать до самой середины банки, а потом...»

Потом события развиваются следующим образом. Пух и Поросенок расходятся по домам, но Пух не может уснуть, томимый голодом. Придя в кладовую, он не понимает, куда девался мед. Мысль о Heffalump'e вытеснялась у него из сознания – он отнес мед в Западню, но забыл об этом. После этого, когда в состоянии быстрого сна Пуха Heffalump съедает его мед у него на глазах, Пух бежит к яме и лезет головой в банку с медом, в результате надевает ее на голову и не может снять (мотивная перекличка с главой «Нора», когда он пролезает в нору к Кролику, но, наевшись, т.е. символически «забеременев», не может вылезти обратно)… Тем самым Пух превращается в Heffalump'a, за коего его и принимает Поросенок, который, увидев все это, в ужасе убегает. Итак, Heffalump предстает как сексуальный соперник, или субститут, Пуха, поедающий его священную пищу, в которого Пух символически превращается, отведав пищи, оскверненной им. Для Поросенка этот страшный и агрессивный фаллос – Heffalump (еще одна символическая этимология этого слова) является одновременно привлекающим и отталкивающим (страх дефлорации)...»

Зуд интерпретации вообще, очень даже свойственен людям, так сказать, свободной мысли. Возьмите любой номер газеты «Коммерсантъ» или ее журнальных филиалов – и убедитесь. Даже в самом незамысловатом событии ее изобретательные авторы умудряются найти какое-нибудь второе дно и особый смысл, особенно, если это касается столь нелюбимой журналом «Власть» собственно власти.

Любимое занятие человека, – уверял в одной из своих статей Умберто Эко, – искать загадки там, где их нет и до бесконечности множить интерпретации предельно прозрачных вещей. Эта параноидальная наша склонность все века заставляла историю делать самые непредсказуемые повороты. Неправильная интерпретация римлянами категорий древнегреческой философии привела к становлению техногенной цивилизации. Неверная трактовка Розенбергом Старшей Эдды, Нового Завета и трудов Ницше – к приходу Гитлера.

И теперь мы, несчастные жертвы безудержных интерпретаций, поем славу постмодерну с его герменевтическим анархизмом и Полем де Маном, проповедующим искажение как наиболее плодотворное из возможных истолкований.

«Искажай и властвуй!» – господствующая интенция многих современных политтехнологов от Белковского до Литвинович. И ладно бы дело касалось только лишь постмодернистского коверканья смыслов речей президента, разобранных ёрниками-либерастами на «смешные» цитаты. Но когда в «союзники» Касьянову, Каспарову и их заграничному бушу назначаются герои любимых сказок, право слово, становится противно.
Пусть Чебурашка останется Чебурашкой – тогда его создатель еще не помещал Матроскина с Печкиным в рыночную экономику, заставляя их нести несмешную, несказочную, недобрую либерастическую белиберду. Пусть Винни останется в нашей памяти «неведомой зверушкой», идущей по долинам и по взгорьям неизвестно куда и неизвестно зачем, распевающего песенки голосом Доцента.
И никаких народных гуляний по поводу 80-летия. Ведь ни одна сволочь ни вспомнила, например, что за десять дней до рождения плюшевой игрушки наша страна отмечает день запуска в космос первого искусственного спутника Земли, что произошло 49 лет назад в России. Что поделаешь, дата не круглая, да и космос телезрителЕй интересует в наше время куда меньше, чем вопрос о том, отъебёт ли Витя Машу в доме-2 или она все-таки предпочтет Сережу с Вовой и Сашей. И даже вчерашнее сообщение о приватизации Америкой околоземного пространства прошло почти незамеченным (но об этом – в нашей следующей филиппике).
Все похоже и впрямь сгнило к хренам в «Датском королевстве»…